Всё лето я неторопливо писала один рассказик, так, время от времени... Наконец мне надоело и я решила официально его закончить. А чтоб не было соблазнов впихнуть туда что-нибудь ещё, оставляю его здесь. )))
ЭМИЛИЯНесколько дней назад в Городе Мёртвых появилось надгробие с моим именем. Эмилия Браун, 15.06.1992-15.06.2008, покойся с миром, вот что на нём написано. Самое интересное, что мне и умирать-то не пришлось для этого.
Почему я вообще упоминаю сей факт? Пожалуй, потому лишь, что это красиво, это интригующе. В последнее время в моей жизни прекратились подобные вещи - красота, интрига, волнующие ощущения...
Пожалуй, в какой-то степени жизнь моя пресеклась с переездом из Берлина сюда, в Гроссен-Иден. Жалкая провинциальная деревня, выродившийся средневековый городок, даже от главной достопримечательности - замка - остались одни развалины...
Поначалу я была в таком отчаянии, что не могла ни есть, не спать, часами слушала музыку, глядя в потрескавшийся потолок, просто умирала в тоске. И тогда мне в утешение было дано узнать о Городе Мёртвых. Так местные зовут свое древнее кладбище, и, что любопытно, никто не может мне ответить, почему так повелось, откуда сие почтительное название, если в своей обыденной жизни никто особого почтения кладбищу не оказывает.
Никакого священного трепета к вросшим в землю каменным склепам, чугунным крестам и мраморным ангелам под вековыми липами. Для них это просто старое кладбище, туда не ходят, ибо все новые и посещаемые могилы находятся на другом, дальнем конце изогнутого полумесяцем погоста.
И только я каждый день, вернувшись из школы и наскоро пообедав, шла в Город Мёртвых, с музыкой в наушниках бродила по маленьким аллеям, очертания которых едва угадывались в этом кленово-липовом лесу, упивалась красотой и уединением...
Это стало Моим Местом, примирившим меня с необходимостью жить в Гроссен-Идене. Даже мои друзья, оставшиеся в городе, позавидовали мне. Или, может быть, Даутцен написала мне это в качестве утешения.
Даутцен, моя лучшая подруга, единственная ниточка, связывающая меня с прежним моим миром, в котором всё было иначе... Большой город, удивительные люди, безумные концерты, вечеринки только для "своих", принадлежность к моему сообществу, и возможности, возможности, возможности...
Всё позади. Дела в городе шли плохо, мать осталась без работы и жить как раньше не представлялось возможным. Честно говоря, я смутно помню, как оказалась здесь, ведь я до последнего не верила... Квартира продана, мы с матерью в этом пасторальном городишке, в старом доме, оставшемся после смерти бабушки... И только Даутцен не забывает меня, пишет и звонит мне каждую неделю.
Я чувствую себя церковной мышью - у нас нет даже компьютера, и чтобы проверить свой электронный почтовый ящик, я хожу на почтовое отделение.
Здесь не знают, что такое Интернет-кафе. Скоро это закончится... Я найду работу и сама заработаю себе на ноут-бук.
Здесь не знают, что такое неформальные субкультуры, их сообщество - это соседи по улице. Скоро это закончится... Я буду работать много, чтобы получить наконец возможность ездить в Берлин хотя бы один-два раза в месяц, к моим друзьям. Я даже прощу им моё забвение. Я их понимаю.
Здесь не знают, кто такие готы. Когда я иду по улице, одетая и накрашенная так, как всегда ходила в городе, в лучших традициях готической эстетики, люди за моей спиной переглядываются и крутят пальцем у виска. Мы настолько чужды друг другу, насколько это возможно. Скоро это закончится... Как только жизнь наладится и я обрету самостоятельность, я немедля покину это место.
Вот только как мне теперь оставить Город Мёртвых?..
Я знаю там почти каждую тропинку, каждую фигуру, полустёртые имена на плитах звучат для меня реальностью... Смогу ли я променять истинную готику на прежнюю, часто поверхностную, вызывающую и придуманную?..
Вот уже шесть недель я изучаю это место. Что, конечно, не укрылось от глаз местных. И когда я, как обычно, после школы, где я особо ни с кем не разговариваю, добралась до окраины кладбища, ступила под сень деревьев, где просёлочная дорога раздваивается в направлениях старого и нового Города, моё внимание привлёк новый камень.
Грубо отёсанный, видимо, неудачная заготовка. И надпись не вырезана, а написана краской на деревянной табличке, скорее всего, прикреплённой на клей. Эмилия Браун, и всё остальное... Грубая детская работа.
До чего ж мне повезло, что один из моих задиристых новых одноклассников - сын работника мемориальной конторы... Этих недоразвитых юнцов видимо очень задевают мои манеры, но я не обращаю на них внимания.
Скорее всего, они в этот момент сидели где-то в соседних кустах и давились от смеха, думая, что уели меня, столь непонятно заигрывающую с Тьмой, Смертью и Хаосом...
Что ж, долго смеяться им не пришлось. Я улыбнулась сама и принялась выравнивать символическую оградку "места погребения" из придорожных камней. В конце концов кому ещё доверить уход за собственной могилой?..
На следующий день я принесла корзинку выкопанных в лесу ландышей и посадила их под своим надгробием.
Стало довольно симпатично, хотя мне, влюблённой в мраморных плачущих ангелов, всё это казалось похожим на могилку собачки, не больше. Но чтобы насладиться впечатлением, произведённым на одноклассников, хватило...
В их глазах читалась уверенность в моём безумии…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
По ночам в этом доме бывает жутковато. Старая двухэтажная хибара в тишине поскрипывает и вздыхает. Я здесь долго не могу заснуть, лежу в постели, вслушиваюсь в шорохи, гадая, крыса ли то пробежала под полом, голуби ли завозились на чердаке... Иногда старик, занимающий второй этаж, начинает бродить по комнате прямо надо мной, и все половицы скрипят и скрипят, пока я не проваливаюсь в сон...
Наличие собственной комнаты не слишком радует. Всё равно это чужое место. Обветшавшее, грязное, требующее ремонта...
Мать постоянно говорит о том, как мы оклеим комнаты новыми обоями, поставим пластиковые окна, заменим электропроводку и заведём разную бытовую технику... Не понимаю, неужели она и не думает о возвращении в город?.. Я не собираюсь задерживаться в этом доме, поэтому мне всё это не интересно.
Хотя есть некое сожаление - сад и большие деревья за окном, тишина, прелесть живой природы… И можно представлять себя владелицей старинного особняка, соседкой призраков, героиней чёрно-романтической истории в стиле Майринка или Эверса... Таких ощущений никогда не будет на наших готических вечеринках...
Видимо, я повзрослела. Хотя я всё так же мечтаю о том, как однажды в распахнутом окне появится силуэт вампира-аристократа, который унесёт меня с собой и сделает своей принцессой... Ну или хотя бы какой-то живой "тёмный ангел" протянет мне руку...
Люминор... Моя недосягаемая звезда... Любой девочке надо кого-то любить, и редко кто влюбляется в соседа по парте или парня с бензоколонки... Я понимаю, откуда весь этот трагизм, израненное сердце, я знаю, что нас таких много, слишком много, но ничего поделать не могу. Когда я вижу его, только одна мысль отчётливо читается в голове: "Люминор... он прекрасен..." Это как пароль и отзыв, у меня нет для него других слов. Он прекрасен...
И тут же стилетом под рёбра вонзается мысль, что судьба моя не расщедрится на такой дар, я не заслуживаю ничего подобного, я растворюсь в этом сером мире, я умру в безвестности, и в моей смерти не будет ничего красивого, меня не будет оплакивать возлюбленный, и я не буду лежать в расцвете лет на ложе из белых лилий и чёрного бархата...
Нет, какие-то посторонние люди будут распоряжаться моим телом, скучно и просто зароют меня даже не под любимыми липами, а там, на перекопанном новом кладбище, меня - непонятую и не любимую никем девчонку, или меня - замученную серостью и бытом тётку, или меня - одинокую старуху...
Что, что мне нужно сделать, чтобы мир увидел во мне личность?.. Чтобы не проходил миг за мигом, год за годом так бессмысленно?..
Возможно, я так цепляюсь за свою прежнюю компанию, потому что верю - они не дадут мне растаять, исчезнуть, лишиться красоты, и, как минимум, потому что знаю - каждый из них готов положить мне розу на грудь и поцеловать безжизненные губы... Господи, если я умру, пусть это будет красиво...
Слишком часто я плачу по ночам в последние недели... Будто чувствую, что время моё не исходе, а я так и не получила того, чего хотела...
Завернувшись в одеяло, я перебралась за письменный стол, зажгла свечи, достала папку, где лежало начатое письмо для Даутцен и возобновила мысленный разговор с подругой. На чёрный лист бумаги ровно ложатся белые строчки - такая у нас с ней традиция - этот процесс, мне кажется, может быть бесконечным...
"...Что слышно о Люми?.. Знаешь, сегодня я так страстно мечтала показать ему Город Мёртвых... Провести его по моему лесу... Знаешь, там нет ничего страшного, там очень спокойно и красиво... Приезжай ко мне, я так жду тебя... Я заперта здесь как в плену... Приезжай скорее..."
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
...Что-то невероятное подхватило и закружило меня накануне вечером, какая-то непонятная, но прекрасная история началась вчера в Городе Мёртвых...
Я задержалась там до вечера, просто задремала на нагретом солнцем мшистом пригорке под раскидистым дубом, а когда проснулась, лес уже утопал в сумерках и был полон людей...
Но то были не местные селяне, а бесшумные, легко ступавшие по траве, увлечённые какими-то своими делами и неслышными разговорами, похожие на призраков личности...
Нет, это был не сон, я видела их силуэты среди деревьев, смотрела с холма, а пока спустилась и подошла ближе, в темноте уже никого не осталось.
Очень озадаченная, я побрела домой, и тут меня окликнули: "Эми!.." Оглянувшись, я увидела на каменной дорожке девочку лет двенадцати в простом сером платьице. Возле неё стоял большой лохматый беспородный пёс.
- Мы тебя проводим?.. - Они с моего молчаливого согласия двинулись рядом. - Меня зовут Катрина. А это Вольфганг. Мы видели, как ты здесь гуляешь. Тебе нравится?..
Она была очень доброжелательна и, слово за слово, завязалась необременительная беседа. Пёс просто умница, девочка мила, как куколка, и очень вежливая. Мы дошли до ворот и Катрина остановилась.
- Здесь надо попрощаться. Но мы ведь скоро увидимся? Ты придёшь к нам завтра?
- Если мне ничего не помешает, то конечно приду...
Я сделала несколько шагов по дороге, оглянулась. Позади никого уже не было. Впереди светились огоньки Гроссен-Идена.
Конечно я спросила у неё, что это за людей я видела в лесу. "Это жители Города Мёртвых," - ответила она. - "Твои соседи..."
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Возможно, у меня какой-то прогрессирующий аутизм, но мне ничего не хочется с этим делать, пусть будет, как будет. Я всегда была чужой в своей семье, не такой как они, мне не о чем говорить с собственной матерью, я редко улыбаюсь, только своим друзьям, и мне нет никакого дела до окружающих... Похоже, моё равнодушие родилось вперёд меня...
Впрочем, мне с собой не скучно и у меня есть любимая музыка. И когда мать настойчиво предлагает мне познакомиться с одноклассниками, найти себе здесь подруг, запомнить по именам всех соседей, чьё любимое занятие сплетничать друг о друге, я просто не понимаю - зачем мне это?.. Нет ни малейшего желания.
Кое-как сдав экзамены, я даже тех одноклассников, которых успела узнать, забыла до окончания летних каникул. В этой маленькой школе все на виду, нет параллельных классов, казалось бы, ничего не мешает мне стать одной из них… Нет, они мне не интересны, мыслями я вся в Берлине… Вероятно, скоро я ограблю местный банк и сбегу туда…
Иногда меня мучает совесть из-за того, что я не могу быть поддержкой для матери. Хотя она быстро вписалась в гроссен-иденское общество, теперь вот сетует на меня всем окрестным тётушкам... Те и рады перемывать мне косточки, довольны, что собственные отпрыски у них нормальные... Ненавижу!..
И тем не менее, мать постоянно упрекает меня в том, что я от неё дальше, чем чужие люди... Да, жаль, но такова судьба. Мы живём в разных мирах.
Сегодня я шла по улице, снова расстроенная тем, насколько же здесь всё традиционно и глухо - просто невозможно найти работу, все места заняты, а на подработку меня не берут, заявляя, что мне нужно думать об успешной учёбе... Я вроде как ещё ребёнок...
Позади меня какое-то время шли несколько одноклассниц, а моя обычная защита от внешнего мира - тёмные очки на пол-лица и музыка в наушниках - наполовину пала, у плейера села батарейка, и я вынужденно слышала их болтовню... О, никогда я не встану в один ряд с этими никчёмными созданиями...
А потом мне навстречу попался местный пастор. Несомненно, ему уже давно известно о нашем приезде, но до сих пор мне удавалось благополучно избегать этой встречи. Лицо у него простецкое, вроде бы даже добродушное, но что-то в его глазах говорит о том, что внешность его обманчива.
Что, пастор? Что вы на меня смотрите как ястреб на червяка?.. Хорошо, что серебряный крест на ошейник нацепила, может, защитит...
Крестик он оценил, остальное тоже. "Здравствуй, Эмилия!" Не старайтесь, пастор, я так чувствительна к лицемерию... Выжидательно смотрела на него и молчала.
"Скажи-ка, сколько тебе лет?" - "Шестнадцать". - "Ну-ну, славно..." - с этими словами он неожиданно потрепал меня по щеке. Меня передёрнуло - ненавижу чужие прикосновения - он усмехнулся, на том и разошлись.
Интересно, предаст он меня анафеме на ближайшей проповеди или как?..
...До позднего вечера я ходила из угла в угол, дожидаясь, пока мать заснёт, и наконец, одевшись потеплее, пошла в Город Мёртвых. Мне оказалось гораздо проще уходить из дома по ночам, без лишних вопросов и чужих глаз. Матери об этих прогулках знать и вовсе не надо. Она о многом в моей жизни не знает, даже о том, что я пыталась однажды покончить с собой...
Ночь выдалась лунная, я всю дорогу любовалась сияющими полянами и бегущими вдали облаками, подсвеченными голубоватым светом.
...Из-под зарослей бересклета меня встречать вылез Вольфганг. Лохматое чудо... Они все здесь выглядят удивительно, как существа из плоти, но в то же время неопределённо, будто видишь их уголком глаза. Никаких светящихся полупрозрачных фигур, но, сколько ни вглядывайся, втиснуть их облик в рамки окружающей материальности не удаётся.
Никакой ветер не способен поколебать шерстинки этого пса, но когда он встряхивается и настораживает уши, мне кажется, я могу его обнять и потрепать по голове, кажется, что он живой... Нет, я не прикасалась, ни к нему, ни к кому-то другому из них.
Бессмысленно пытаться сделать это, они иные, я только причинила бы им неудобство...
В темноте пёс, не первый раз выступающий в качестве моего проводника, повёл меня в глубину леса. Там, где сходятся заросшие аллеи, стоит развалившаяся часовня, маленькая и изящная. Здесь, как я теперь знаю, больше всего любит бывать Катрина.
Как-то так вышло, что лишь с ней я могу общаться, видимо, она в этом заинтересована. Остальных я вижу мельком, они не стремятся ко мне.
Тоже мне, «говорящая с призраками»… Интересно, а есть ещё люди, знающие секрет Города Мёртвых?..
Катрина не отвечает. Лукавая девочка редко говорит что-то определённое, но… мне хорошо с ней…
У меня была мысль узнать о ней побольше, но её надгробие я не нашла, возможно оно не сохранилось или скрыто зарослями, а потом мне стала неприятна сама мысль стоять над её могилой, знать, что там лежат её останки… Нет, я принимаю её как живую… Она рассказывает мне туманные истории о своих соседях.
Жаль только, что её рассказы тают в моей голове как льдинки в бокале, как сны, о которых с утра думаешь, что точно не забудешь, а к вечеру не можешь вспомнить никаких деталей…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
У меня такое ощущение, будто Катрина знает всё о всех своих соседях, как будто они при всём желании ничего не могут скрыть друг от друга… А скрывать есть что…
Впрочем, девочка с лёгкостью выдаёт мне все их тайны в обмен на мои секреты.
- …Видишь ту даму?.. Она была очень набожной. А после того, как побывала в Чёрном лесу, стала ведьмой…
- Где это – Чёрный лес?..
- По ту сторону холмов, на востоке. Однажды они с мужем решили срезать дорогу и пошли через лес, который всегда считался нечистым местом. Местные жители его побаивались и старались туда не заходить. А эти двое не поверили и сунулись в чащу по тропе. И вскоре потеряли её в сумерках…
Позже они рассказывали, что несколько часов провели в ужасном страхе – деревья в темноте словно ожили, шумели и раскачивались, пытаясь схватить их, вороны с карканьем носились над головами, чёрные тучи опустились совсем низко, под ногами зачавкала трясина, а потом разразилась гроза и между раскатами грома они слышали вокруг себя какие-то дьявольские голоса и хохот…
Совсем в беспамятстве они выбрались из чащи, и чем ближе они подходили к окраине леса, тем светлее становилось. В поле, как они рассказывали, стоял в это время ранний вечер, солнце ещё не село… Им повезло – по дороге вдали двигалась телега с сеном, они её заметили и поспешили к ней, так и попали к людям.
После этого случая оба сильно переменились. Женщина стала задумчива и скрытна, а её муж, видимо, устыдившись своего страха в лесу, всё хорохорился и доказывал всем вокруг, что не так уж он и испугался этого Чёрного леса… Через год, убедив себя самого, он пошёл в этот лес один. И больше его никто не видел.
А женщина эта перебралась в Гроссен-Иден, где окончательно стала ведьмой. Жила затворницей, творила заклятия и участвовала в чёрных мессах…
Здесь она тоже ищет одиночества, и Город может дать ей его…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Лето заканчивается, я не понимаю, куда исчезает время, живу в полусне… Иногда звонит Даутцен, и тогда моя жизнь как будто бы фокусируется, обретает чёткость и смысл. А потом я снова погружаюсь в себя…
Механически совершаю какие-то действия, что-то говорю, делаю работу по дому, читаю книги, сразу же забывая о чём идёт речь…
Внутри меня беспросветная тьма и свет, озаряющий путь, подобный узкому клинку, внутри меня смятение и покой, я чувствую себя утлой лодчонкой в штормовом океане, внутри меня музыка, музыка словно наркотик…
Я бодрствую ночами, а потом сплю до обеда, это раздражает мою мать, но её крики меня мало волнуют. В своём уютном коконе я как бы изолирована от всего.
Иногда я просто гуляю в окрестностях города, особенно люблю холм, где стоял когда-то замок. Древние камни всегда притягивали меня неимоверно…
Раньше я жалела, что я не экстрасенс, не могу видеть прошлое и слышать истории, которые старинные вещи так хотели бы рассказать нам. Теперь я спокойна, у меня есть больше, чем у других людей. Мне есть кого слушать в волшебные ночные часы. Когда погода хорошая и я знаю, что меня ждут, я ухожу в Город Мёртвых.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Пёс легонько бежал впереди, время от времени оглядываясь на нас и дожидаясь. Катрина вела меня в глубину леса, на самую окраину Города, или дальше.
Перед ней непроходимая чаща расстилалась тропинкой, я шла следом, то и дело уклоняясь от ветвей или отводя их руками. Казалось, что если Катрина сейчас исчезнет, я сама никогда не смогу выбраться из этих тёмных дебрей…
Стиснув зубы, я пыталась не обращать внимания на комаров.
Мы вышли из леса к речке. Сразу стало светлее. Небо, усыпанное звёздами, простиралось над холмами. Картина крадучись проделала ещё несколько шагов и остановилась рядом с Вольфгангом поближе к каким-то кустарникам.
Я уже хотела было спросить, что всё это значит, но она, опередив меня, жестом попросила молчать и зашептала:
- Там, видишь, над рекой…
На самом высоком холме, нависшем над водой, сидел какой-то человек. Разглядеть его получше я не могла, он был шагах в ста от нас, я видела только его силуэт.
- И что?.. – так же шёпотом спросила я.
- У него есть очень большой секрет. Никто не может его разгадать.
- Расскажи?
- Давай вернёмся немного назад, к лесу, не хочу, чтобы он меня заметил.
- Тогда зачем мы его искали?
- Посмотреть…
Мы отодвинулись назад и, не упуская из виду фигуру на холме, устроились на узловатых корнях старого дерева на краю леса.
- Не так давно, ещё когда моя мать училась в приходской школе, - стала рассказывать Катрина, – забрёл в эту школу один бродяга-иностранец. Сказал, что хотел бы подработать, что он художник. Показал, как умеет рисовать. Его и взяли расписать стены в классах. Некоторые из библейских сказаний изобразить в картинах.
Вот он в положенный срок работу закончил, все ходили смотреть, удивлялись, очень уж хороши были изображения… Всё как договаривались, Святой Иосиф с Девой Марией, Моисей у моря… Но в одной из трёх комнат художник нарисовал что-то страшное, как видения из ада. Дьяволы, чудовища… Сказал, что для воспитания полезно и устрашение тоже. Содержатели школы не стали с ним спорить. Стена и впрямь внушала трепет.
Дело было летом. Художник за всё время, что жил в Гроссен-Идене, ни с кем почти не общался, ел что придётся, спал в кладовой, работал как одержимый. А получив расчёт, сразу исчез из города. Никто не придал этому значения. А потом начались странные вещи. Когда дети занимались именно в этой комнате, с нарисованными позади чудовищами, у многих кружилась голова, кто-то задыхался, иногда у кого-то шла носом кровь, тело покрывалось волдырями, случилось даже два или три припадка падучей…
Пока не поняли, что к чему, пока не поверили… Двое учеников умерли от неизвестной болезни.
После этого все кинулись искать злополучного художника, но бесполезно. Все его работы в классах закрасили несколькими слоями краски, даже те, библейские, хотя рядом с ними ничего такого плохого не случалось.
Со временем история утихла, люди успокоились. А художника стали замечать то тут, то там в Городе Мёртвых.
А странность в том, что никогда он не становился одним из нас. Здесь нет ни имени его, ни креста, ни его самого. Тень, одна лишь тень, никогда не приближается, и все держатся от него подальше. Не живой. Не мёртвый.
…Я снова вгляделась вдаль. На гребне холма никого не было. Когда успел исчезнуть?.. Мы ведь разговаривали, глядя на него…
Ох, где ещё будет так захватывать дух?.. Уж точно не в сонном дневном Гроссен-Идене…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Любимая игра Катрины - "расскажи секрет" - для меня оказалась чем-то вроде исповеди, облегчающей душу.
Возможно, сатана долго над этим смеялся - исповедаться мёртвой девочке...
Рассказать кому и поселиться в психиатрической клинике?..
Нет, я воспринимаю всё происходящее в Городе Мёртвых с благодарностью - наконец в моей беспросветной жизни есть что-то, чего нет больше ни у кого, нечто восхитительное и невероятное. Я так дорожу этим, так боюсь спугнуть это волшебство, что не обмолвлюсь никому, никогда. Не подведу Катрину. Только если приедет ко мне Даутцен - о, пожалуйста, силы высшие, пусть она приедет... пусть она приедет... - я хотела бы, чтобы она разделила со мной эту историю. Хотела бы, чтобы она тоже увидела Их. Я знаю, ей можно доверять...
Днём я рассуждаю примерно так. А ночью, встречаясь с Катриной, я принимаю всё как есть. Девочка стала мне так близка... Как младшая сестрёнка. Да, что-то между нами, чего мне всегда нехватало в семье... Я только днём вспоминаю, что она призрак или что-то вроде того.
Сегодня я взволнована и мысли мои крутятся всё об одном... Я в отчаянии, время и пространство не помогли мне совладать с моими эмоциями... Мне приснилась Даутцен. Я проснулась вся в слезах. Во сне мои ощущения были такими яркими и отчётливыми, и в то же время я понимала, что просто сплю и вот-вот всё закончится пробуждением, и это было так обидно... Мы целовались... И это было прекрасно.
...Весь день я думала о Даутцен. Растревоженное сердце никак не желало успокаиваться. Я не видела её уже почти пять месяцев. Она так далеко, у неё своя жизнь, а я в ней где-то на периферии... Я так по ней скучаю... А расстояние между нами нисколько не охладило, а наоборот, всё обостряет мои чувства...
...И когда Катрина, устроившись рядом со мной на древней скамье в часовне, снова лукаво предложила: "Расскажи секрет?.." я поняла, что готова поведать ей всё.
Ни одному человеку... Только ей. Она не выдаст меня, и не полезет грязными пальцами в душу. Она именно то, что мне нужно.
- В Берлине у меня осталась подруга. Мы знакомы уже пять лет. Я люблю её... Не так, как это обычно бывает с друзьями... Она притягивает моё сердце, как магнит. Мне почти ни с кем не было так хорошо, как рядом с ней...
- Она знает об этом?
- Думаю, нет. Пока я жила в городе, я не осознавала... Только потом начала понимать, уже здесь. Да и то призналась самой себе не сразу... А теперь, стоит о ней подумать, внутри только тоска и страсть... Нет, я не скажу ей ничего. Но мне так нужно с ней встретиться...
- Как вы познакомились?
- У нас были общие друзья. Сложилась одна компания. Даутцен старше меня на два года, но никто об этом не вспоминает. Она настоящая готическая принцесса, несмотря на очень светлые волосы... У неё большие голубые глаза, изящные черты лица, хрупкая фигура... Все мальчики без ума от неё, но всё это никак не портит её характер. Она не задаётся. Она очень решительна и в то же время романтична. Она спасла мне жизнь...
...В памяти сами собой, будто кинофильм, всплывают эпизоды прошлой весны...
Моё счастье растворилось в воздухе, как дым; я рассталась с любимым человеком, потеряла многих друзей, и почти в то же время умерла моя любимая кошка, которая была мне роднее всех членов семьи. Я чувствовала себя никому не нужной, очень тосковала и каждый день убеждалась, что мир прекрасно без меня обойдётся. Жизнь была мне как пытка, а никто этого не замечал. И однажды я взяла в руки нож для резки бумаги...
Боли я сперва никакой не почувствовала. Просто когда из раны хлынула кровь - я никогда прежде настолько не травмировалась, чтоб видеть такое - я очень испугалась.
Страх накрыл с головой, страх, что я всё сделала неправильно и упустила какой-то свой шанс... Помощи ждать было неоткуда, но я сообразила позвонить Даутцен.
Она примчалась невероятно быстро. Любой другой на её месте зашёлся бы в крике, отругал бы меня нещадно, устроил бы истерику... А она, найдя меня сидящей в луже крови и безуспешно зажимающей рану, бросилась ко мне, обнимая со словами: "Маленькая моя! Держись, всё будет хорошо... Всё будет хорошо..."
Перемотав мне руку бинтом, она быстро вытерла с пола кровь, чтобы мама ничего не заметила, отвезла меня на такси в больницу, сидела рядом, пока мне накладывали швы, защищала меня перед вовсю ругавшим меня врачом, мол, я была крайне расстроена и не понимала, что творю...
Я молчала. Не то чтобы была в шоке - ясно ведь уже, что опасности больше нет, а что дура, так это я и раньше знала... Просто мне было ужасно стыдно. Если б только можно было избежать больницы...
Поначалу стыдно было за свой поступок - глупая бессмысленная выходка, детская по сути обида, на пустом месте... А потом стыдно было перед всеми за то, что струсила, не смогла. Вот если б у меня получилось свести всё к логическому концу, мне бы не пришлось смотреть в глаза этим врачам, Даутцен... Ничего не исправила, легче не стало, чувствовала себя полной неудачницей. Стыд был всеобъемлющим чувством в то время...
Я никому никогда не рассказывала об этой истории, хотя не всё зависело от меня... И всё же почти никто не знает о шраме, который всегда спрятан за широким чёрным браслетом. Даутцен тоже молчит об этом.
В тот день она из больницы привезла меня к себе домой, мы позвонили моей матери, сказать, что я ночую у подруги, потом мы лежали в её кровати, она меня обнимала и говорила: " Малышка, не надо, не торопись туда... Всему своё время, не нарушай ход вселенских часов, это будет так нехорошо... Я тебе обещаю, скоро всё наладится, ты найдёшь нечто, ради чего стоит жить, всё будет прекрасно..." Я молча плакала, но всё понимала. Наверное, тогда Даутцен и стала для меня больше, чем другом...
Её обещание оказалось не пустыми словами. Всё наладилось... Конечно, я осталась такой же депрессивной и замороченной, но вместе нам удавалось действительно хорошо проводить время. Кстати, тогда же она повела меня на выступление "CB", где для меня открылась новая страница жизни - в ней значительное место было отведено Чёрной Чайке, Люми...
- ...Но это уже совсем другая история...
Как-то незаметно для себя самой я рассказала всё это Катрине, моей благодарной слушательнице. Удивительно. Полегчало.
- Ты рассказала мне больше, чем один секрет, - улыбнулась девочка. - Ты такая расточительная... Ладно, тогда с меня тоже два секрета.
Игра продолжается, раз за разом...
- Эми, ты мне тоже очень нравишься. Ты такая хорошенькая, будто куколка. Белое личико, чёрные локоны, и глазки так красиво нарисованы, и эти ноготочки в чёрной краске, и эти твои наряды... Я тебя люблю как новую куклу. Если б ты только не взрослела... Нам бы долго не наскучило быть вместе... Но я думаю, что тебе нужна твоя Даутцен. Думаю, ей ты тоже нравишься. Почему она не приедет к тебе?..
Какой болезненный вопрос...
- Не знаю, Кэтцхен... Не знаю, почему она ко мне не едет...
ЭМИЛИЯНесколько дней назад в Городе Мёртвых появилось надгробие с моим именем. Эмилия Браун, 15.06.1992-15.06.2008, покойся с миром, вот что на нём написано. Самое интересное, что мне и умирать-то не пришлось для этого.
Почему я вообще упоминаю сей факт? Пожалуй, потому лишь, что это красиво, это интригующе. В последнее время в моей жизни прекратились подобные вещи - красота, интрига, волнующие ощущения...
Пожалуй, в какой-то степени жизнь моя пресеклась с переездом из Берлина сюда, в Гроссен-Иден. Жалкая провинциальная деревня, выродившийся средневековый городок, даже от главной достопримечательности - замка - остались одни развалины...
Поначалу я была в таком отчаянии, что не могла ни есть, не спать, часами слушала музыку, глядя в потрескавшийся потолок, просто умирала в тоске. И тогда мне в утешение было дано узнать о Городе Мёртвых. Так местные зовут свое древнее кладбище, и, что любопытно, никто не может мне ответить, почему так повелось, откуда сие почтительное название, если в своей обыденной жизни никто особого почтения кладбищу не оказывает.
Никакого священного трепета к вросшим в землю каменным склепам, чугунным крестам и мраморным ангелам под вековыми липами. Для них это просто старое кладбище, туда не ходят, ибо все новые и посещаемые могилы находятся на другом, дальнем конце изогнутого полумесяцем погоста.
И только я каждый день, вернувшись из школы и наскоро пообедав, шла в Город Мёртвых, с музыкой в наушниках бродила по маленьким аллеям, очертания которых едва угадывались в этом кленово-липовом лесу, упивалась красотой и уединением...
Это стало Моим Местом, примирившим меня с необходимостью жить в Гроссен-Идене. Даже мои друзья, оставшиеся в городе, позавидовали мне. Или, может быть, Даутцен написала мне это в качестве утешения.
Даутцен, моя лучшая подруга, единственная ниточка, связывающая меня с прежним моим миром, в котором всё было иначе... Большой город, удивительные люди, безумные концерты, вечеринки только для "своих", принадлежность к моему сообществу, и возможности, возможности, возможности...
Всё позади. Дела в городе шли плохо, мать осталась без работы и жить как раньше не представлялось возможным. Честно говоря, я смутно помню, как оказалась здесь, ведь я до последнего не верила... Квартира продана, мы с матерью в этом пасторальном городишке, в старом доме, оставшемся после смерти бабушки... И только Даутцен не забывает меня, пишет и звонит мне каждую неделю.
Я чувствую себя церковной мышью - у нас нет даже компьютера, и чтобы проверить свой электронный почтовый ящик, я хожу на почтовое отделение.
Здесь не знают, что такое Интернет-кафе. Скоро это закончится... Я найду работу и сама заработаю себе на ноут-бук.
Здесь не знают, что такое неформальные субкультуры, их сообщество - это соседи по улице. Скоро это закончится... Я буду работать много, чтобы получить наконец возможность ездить в Берлин хотя бы один-два раза в месяц, к моим друзьям. Я даже прощу им моё забвение. Я их понимаю.
Здесь не знают, кто такие готы. Когда я иду по улице, одетая и накрашенная так, как всегда ходила в городе, в лучших традициях готической эстетики, люди за моей спиной переглядываются и крутят пальцем у виска. Мы настолько чужды друг другу, насколько это возможно. Скоро это закончится... Как только жизнь наладится и я обрету самостоятельность, я немедля покину это место.
Вот только как мне теперь оставить Город Мёртвых?..
Я знаю там почти каждую тропинку, каждую фигуру, полустёртые имена на плитах звучат для меня реальностью... Смогу ли я променять истинную готику на прежнюю, часто поверхностную, вызывающую и придуманную?..
Вот уже шесть недель я изучаю это место. Что, конечно, не укрылось от глаз местных. И когда я, как обычно, после школы, где я особо ни с кем не разговариваю, добралась до окраины кладбища, ступила под сень деревьев, где просёлочная дорога раздваивается в направлениях старого и нового Города, моё внимание привлёк новый камень.
Грубо отёсанный, видимо, неудачная заготовка. И надпись не вырезана, а написана краской на деревянной табличке, скорее всего, прикреплённой на клей. Эмилия Браун, и всё остальное... Грубая детская работа.
До чего ж мне повезло, что один из моих задиристых новых одноклассников - сын работника мемориальной конторы... Этих недоразвитых юнцов видимо очень задевают мои манеры, но я не обращаю на них внимания.
Скорее всего, они в этот момент сидели где-то в соседних кустах и давились от смеха, думая, что уели меня, столь непонятно заигрывающую с Тьмой, Смертью и Хаосом...
Что ж, долго смеяться им не пришлось. Я улыбнулась сама и принялась выравнивать символическую оградку "места погребения" из придорожных камней. В конце концов кому ещё доверить уход за собственной могилой?..
На следующий день я принесла корзинку выкопанных в лесу ландышей и посадила их под своим надгробием.
Стало довольно симпатично, хотя мне, влюблённой в мраморных плачущих ангелов, всё это казалось похожим на могилку собачки, не больше. Но чтобы насладиться впечатлением, произведённым на одноклассников, хватило...
В их глазах читалась уверенность в моём безумии…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
По ночам в этом доме бывает жутковато. Старая двухэтажная хибара в тишине поскрипывает и вздыхает. Я здесь долго не могу заснуть, лежу в постели, вслушиваюсь в шорохи, гадая, крыса ли то пробежала под полом, голуби ли завозились на чердаке... Иногда старик, занимающий второй этаж, начинает бродить по комнате прямо надо мной, и все половицы скрипят и скрипят, пока я не проваливаюсь в сон...
Наличие собственной комнаты не слишком радует. Всё равно это чужое место. Обветшавшее, грязное, требующее ремонта...
Мать постоянно говорит о том, как мы оклеим комнаты новыми обоями, поставим пластиковые окна, заменим электропроводку и заведём разную бытовую технику... Не понимаю, неужели она и не думает о возвращении в город?.. Я не собираюсь задерживаться в этом доме, поэтому мне всё это не интересно.
Хотя есть некое сожаление - сад и большие деревья за окном, тишина, прелесть живой природы… И можно представлять себя владелицей старинного особняка, соседкой призраков, героиней чёрно-романтической истории в стиле Майринка или Эверса... Таких ощущений никогда не будет на наших готических вечеринках...
Видимо, я повзрослела. Хотя я всё так же мечтаю о том, как однажды в распахнутом окне появится силуэт вампира-аристократа, который унесёт меня с собой и сделает своей принцессой... Ну или хотя бы какой-то живой "тёмный ангел" протянет мне руку...
Люминор... Моя недосягаемая звезда... Любой девочке надо кого-то любить, и редко кто влюбляется в соседа по парте или парня с бензоколонки... Я понимаю, откуда весь этот трагизм, израненное сердце, я знаю, что нас таких много, слишком много, но ничего поделать не могу. Когда я вижу его, только одна мысль отчётливо читается в голове: "Люминор... он прекрасен..." Это как пароль и отзыв, у меня нет для него других слов. Он прекрасен...
И тут же стилетом под рёбра вонзается мысль, что судьба моя не расщедрится на такой дар, я не заслуживаю ничего подобного, я растворюсь в этом сером мире, я умру в безвестности, и в моей смерти не будет ничего красивого, меня не будет оплакивать возлюбленный, и я не буду лежать в расцвете лет на ложе из белых лилий и чёрного бархата...
Нет, какие-то посторонние люди будут распоряжаться моим телом, скучно и просто зароют меня даже не под любимыми липами, а там, на перекопанном новом кладбище, меня - непонятую и не любимую никем девчонку, или меня - замученную серостью и бытом тётку, или меня - одинокую старуху...
Что, что мне нужно сделать, чтобы мир увидел во мне личность?.. Чтобы не проходил миг за мигом, год за годом так бессмысленно?..
Возможно, я так цепляюсь за свою прежнюю компанию, потому что верю - они не дадут мне растаять, исчезнуть, лишиться красоты, и, как минимум, потому что знаю - каждый из них готов положить мне розу на грудь и поцеловать безжизненные губы... Господи, если я умру, пусть это будет красиво...
Слишком часто я плачу по ночам в последние недели... Будто чувствую, что время моё не исходе, а я так и не получила того, чего хотела...
Завернувшись в одеяло, я перебралась за письменный стол, зажгла свечи, достала папку, где лежало начатое письмо для Даутцен и возобновила мысленный разговор с подругой. На чёрный лист бумаги ровно ложатся белые строчки - такая у нас с ней традиция - этот процесс, мне кажется, может быть бесконечным...
"...Что слышно о Люми?.. Знаешь, сегодня я так страстно мечтала показать ему Город Мёртвых... Провести его по моему лесу... Знаешь, там нет ничего страшного, там очень спокойно и красиво... Приезжай ко мне, я так жду тебя... Я заперта здесь как в плену... Приезжай скорее..."
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
...Что-то невероятное подхватило и закружило меня накануне вечером, какая-то непонятная, но прекрасная история началась вчера в Городе Мёртвых...
Я задержалась там до вечера, просто задремала на нагретом солнцем мшистом пригорке под раскидистым дубом, а когда проснулась, лес уже утопал в сумерках и был полон людей...
Но то были не местные селяне, а бесшумные, легко ступавшие по траве, увлечённые какими-то своими делами и неслышными разговорами, похожие на призраков личности...
Нет, это был не сон, я видела их силуэты среди деревьев, смотрела с холма, а пока спустилась и подошла ближе, в темноте уже никого не осталось.
Очень озадаченная, я побрела домой, и тут меня окликнули: "Эми!.." Оглянувшись, я увидела на каменной дорожке девочку лет двенадцати в простом сером платьице. Возле неё стоял большой лохматый беспородный пёс.
- Мы тебя проводим?.. - Они с моего молчаливого согласия двинулись рядом. - Меня зовут Катрина. А это Вольфганг. Мы видели, как ты здесь гуляешь. Тебе нравится?..
Она была очень доброжелательна и, слово за слово, завязалась необременительная беседа. Пёс просто умница, девочка мила, как куколка, и очень вежливая. Мы дошли до ворот и Катрина остановилась.
- Здесь надо попрощаться. Но мы ведь скоро увидимся? Ты придёшь к нам завтра?
- Если мне ничего не помешает, то конечно приду...
Я сделала несколько шагов по дороге, оглянулась. Позади никого уже не было. Впереди светились огоньки Гроссен-Идена.
Конечно я спросила у неё, что это за людей я видела в лесу. "Это жители Города Мёртвых," - ответила она. - "Твои соседи..."
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Возможно, у меня какой-то прогрессирующий аутизм, но мне ничего не хочется с этим делать, пусть будет, как будет. Я всегда была чужой в своей семье, не такой как они, мне не о чем говорить с собственной матерью, я редко улыбаюсь, только своим друзьям, и мне нет никакого дела до окружающих... Похоже, моё равнодушие родилось вперёд меня...
Впрочем, мне с собой не скучно и у меня есть любимая музыка. И когда мать настойчиво предлагает мне познакомиться с одноклассниками, найти себе здесь подруг, запомнить по именам всех соседей, чьё любимое занятие сплетничать друг о друге, я просто не понимаю - зачем мне это?.. Нет ни малейшего желания.
Кое-как сдав экзамены, я даже тех одноклассников, которых успела узнать, забыла до окончания летних каникул. В этой маленькой школе все на виду, нет параллельных классов, казалось бы, ничего не мешает мне стать одной из них… Нет, они мне не интересны, мыслями я вся в Берлине… Вероятно, скоро я ограблю местный банк и сбегу туда…
Иногда меня мучает совесть из-за того, что я не могу быть поддержкой для матери. Хотя она быстро вписалась в гроссен-иденское общество, теперь вот сетует на меня всем окрестным тётушкам... Те и рады перемывать мне косточки, довольны, что собственные отпрыски у них нормальные... Ненавижу!..
И тем не менее, мать постоянно упрекает меня в том, что я от неё дальше, чем чужие люди... Да, жаль, но такова судьба. Мы живём в разных мирах.
Сегодня я шла по улице, снова расстроенная тем, насколько же здесь всё традиционно и глухо - просто невозможно найти работу, все места заняты, а на подработку меня не берут, заявляя, что мне нужно думать об успешной учёбе... Я вроде как ещё ребёнок...
Позади меня какое-то время шли несколько одноклассниц, а моя обычная защита от внешнего мира - тёмные очки на пол-лица и музыка в наушниках - наполовину пала, у плейера села батарейка, и я вынужденно слышала их болтовню... О, никогда я не встану в один ряд с этими никчёмными созданиями...
А потом мне навстречу попался местный пастор. Несомненно, ему уже давно известно о нашем приезде, но до сих пор мне удавалось благополучно избегать этой встречи. Лицо у него простецкое, вроде бы даже добродушное, но что-то в его глазах говорит о том, что внешность его обманчива.
Что, пастор? Что вы на меня смотрите как ястреб на червяка?.. Хорошо, что серебряный крест на ошейник нацепила, может, защитит...
Крестик он оценил, остальное тоже. "Здравствуй, Эмилия!" Не старайтесь, пастор, я так чувствительна к лицемерию... Выжидательно смотрела на него и молчала.
"Скажи-ка, сколько тебе лет?" - "Шестнадцать". - "Ну-ну, славно..." - с этими словами он неожиданно потрепал меня по щеке. Меня передёрнуло - ненавижу чужие прикосновения - он усмехнулся, на том и разошлись.
Интересно, предаст он меня анафеме на ближайшей проповеди или как?..
...До позднего вечера я ходила из угла в угол, дожидаясь, пока мать заснёт, и наконец, одевшись потеплее, пошла в Город Мёртвых. Мне оказалось гораздо проще уходить из дома по ночам, без лишних вопросов и чужих глаз. Матери об этих прогулках знать и вовсе не надо. Она о многом в моей жизни не знает, даже о том, что я пыталась однажды покончить с собой...
Ночь выдалась лунная, я всю дорогу любовалась сияющими полянами и бегущими вдали облаками, подсвеченными голубоватым светом.
...Из-под зарослей бересклета меня встречать вылез Вольфганг. Лохматое чудо... Они все здесь выглядят удивительно, как существа из плоти, но в то же время неопределённо, будто видишь их уголком глаза. Никаких светящихся полупрозрачных фигур, но, сколько ни вглядывайся, втиснуть их облик в рамки окружающей материальности не удаётся.
Никакой ветер не способен поколебать шерстинки этого пса, но когда он встряхивается и настораживает уши, мне кажется, я могу его обнять и потрепать по голове, кажется, что он живой... Нет, я не прикасалась, ни к нему, ни к кому-то другому из них.
Бессмысленно пытаться сделать это, они иные, я только причинила бы им неудобство...
В темноте пёс, не первый раз выступающий в качестве моего проводника, повёл меня в глубину леса. Там, где сходятся заросшие аллеи, стоит развалившаяся часовня, маленькая и изящная. Здесь, как я теперь знаю, больше всего любит бывать Катрина.
Как-то так вышло, что лишь с ней я могу общаться, видимо, она в этом заинтересована. Остальных я вижу мельком, они не стремятся ко мне.
Тоже мне, «говорящая с призраками»… Интересно, а есть ещё люди, знающие секрет Города Мёртвых?..
Катрина не отвечает. Лукавая девочка редко говорит что-то определённое, но… мне хорошо с ней…
У меня была мысль узнать о ней побольше, но её надгробие я не нашла, возможно оно не сохранилось или скрыто зарослями, а потом мне стала неприятна сама мысль стоять над её могилой, знать, что там лежат её останки… Нет, я принимаю её как живую… Она рассказывает мне туманные истории о своих соседях.
Жаль только, что её рассказы тают в моей голове как льдинки в бокале, как сны, о которых с утра думаешь, что точно не забудешь, а к вечеру не можешь вспомнить никаких деталей…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
У меня такое ощущение, будто Катрина знает всё о всех своих соседях, как будто они при всём желании ничего не могут скрыть друг от друга… А скрывать есть что…
Впрочем, девочка с лёгкостью выдаёт мне все их тайны в обмен на мои секреты.
- …Видишь ту даму?.. Она была очень набожной. А после того, как побывала в Чёрном лесу, стала ведьмой…
- Где это – Чёрный лес?..
- По ту сторону холмов, на востоке. Однажды они с мужем решили срезать дорогу и пошли через лес, который всегда считался нечистым местом. Местные жители его побаивались и старались туда не заходить. А эти двое не поверили и сунулись в чащу по тропе. И вскоре потеряли её в сумерках…
Позже они рассказывали, что несколько часов провели в ужасном страхе – деревья в темноте словно ожили, шумели и раскачивались, пытаясь схватить их, вороны с карканьем носились над головами, чёрные тучи опустились совсем низко, под ногами зачавкала трясина, а потом разразилась гроза и между раскатами грома они слышали вокруг себя какие-то дьявольские голоса и хохот…
Совсем в беспамятстве они выбрались из чащи, и чем ближе они подходили к окраине леса, тем светлее становилось. В поле, как они рассказывали, стоял в это время ранний вечер, солнце ещё не село… Им повезло – по дороге вдали двигалась телега с сеном, они её заметили и поспешили к ней, так и попали к людям.
После этого случая оба сильно переменились. Женщина стала задумчива и скрытна, а её муж, видимо, устыдившись своего страха в лесу, всё хорохорился и доказывал всем вокруг, что не так уж он и испугался этого Чёрного леса… Через год, убедив себя самого, он пошёл в этот лес один. И больше его никто не видел.
А женщина эта перебралась в Гроссен-Иден, где окончательно стала ведьмой. Жила затворницей, творила заклятия и участвовала в чёрных мессах…
Здесь она тоже ищет одиночества, и Город может дать ей его…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Лето заканчивается, я не понимаю, куда исчезает время, живу в полусне… Иногда звонит Даутцен, и тогда моя жизнь как будто бы фокусируется, обретает чёткость и смысл. А потом я снова погружаюсь в себя…
Механически совершаю какие-то действия, что-то говорю, делаю работу по дому, читаю книги, сразу же забывая о чём идёт речь…
Внутри меня беспросветная тьма и свет, озаряющий путь, подобный узкому клинку, внутри меня смятение и покой, я чувствую себя утлой лодчонкой в штормовом океане, внутри меня музыка, музыка словно наркотик…
Я бодрствую ночами, а потом сплю до обеда, это раздражает мою мать, но её крики меня мало волнуют. В своём уютном коконе я как бы изолирована от всего.
Иногда я просто гуляю в окрестностях города, особенно люблю холм, где стоял когда-то замок. Древние камни всегда притягивали меня неимоверно…
Раньше я жалела, что я не экстрасенс, не могу видеть прошлое и слышать истории, которые старинные вещи так хотели бы рассказать нам. Теперь я спокойна, у меня есть больше, чем у других людей. Мне есть кого слушать в волшебные ночные часы. Когда погода хорошая и я знаю, что меня ждут, я ухожу в Город Мёртвых.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Пёс легонько бежал впереди, время от времени оглядываясь на нас и дожидаясь. Катрина вела меня в глубину леса, на самую окраину Города, или дальше.
Перед ней непроходимая чаща расстилалась тропинкой, я шла следом, то и дело уклоняясь от ветвей или отводя их руками. Казалось, что если Катрина сейчас исчезнет, я сама никогда не смогу выбраться из этих тёмных дебрей…
Стиснув зубы, я пыталась не обращать внимания на комаров.
Мы вышли из леса к речке. Сразу стало светлее. Небо, усыпанное звёздами, простиралось над холмами. Картина крадучись проделала ещё несколько шагов и остановилась рядом с Вольфгангом поближе к каким-то кустарникам.
Я уже хотела было спросить, что всё это значит, но она, опередив меня, жестом попросила молчать и зашептала:
- Там, видишь, над рекой…
На самом высоком холме, нависшем над водой, сидел какой-то человек. Разглядеть его получше я не могла, он был шагах в ста от нас, я видела только его силуэт.
- И что?.. – так же шёпотом спросила я.
- У него есть очень большой секрет. Никто не может его разгадать.
- Расскажи?
- Давай вернёмся немного назад, к лесу, не хочу, чтобы он меня заметил.
- Тогда зачем мы его искали?
- Посмотреть…
Мы отодвинулись назад и, не упуская из виду фигуру на холме, устроились на узловатых корнях старого дерева на краю леса.
- Не так давно, ещё когда моя мать училась в приходской школе, - стала рассказывать Катрина, – забрёл в эту школу один бродяга-иностранец. Сказал, что хотел бы подработать, что он художник. Показал, как умеет рисовать. Его и взяли расписать стены в классах. Некоторые из библейских сказаний изобразить в картинах.
Вот он в положенный срок работу закончил, все ходили смотреть, удивлялись, очень уж хороши были изображения… Всё как договаривались, Святой Иосиф с Девой Марией, Моисей у моря… Но в одной из трёх комнат художник нарисовал что-то страшное, как видения из ада. Дьяволы, чудовища… Сказал, что для воспитания полезно и устрашение тоже. Содержатели школы не стали с ним спорить. Стена и впрямь внушала трепет.
Дело было летом. Художник за всё время, что жил в Гроссен-Идене, ни с кем почти не общался, ел что придётся, спал в кладовой, работал как одержимый. А получив расчёт, сразу исчез из города. Никто не придал этому значения. А потом начались странные вещи. Когда дети занимались именно в этой комнате, с нарисованными позади чудовищами, у многих кружилась голова, кто-то задыхался, иногда у кого-то шла носом кровь, тело покрывалось волдырями, случилось даже два или три припадка падучей…
Пока не поняли, что к чему, пока не поверили… Двое учеников умерли от неизвестной болезни.
После этого все кинулись искать злополучного художника, но бесполезно. Все его работы в классах закрасили несколькими слоями краски, даже те, библейские, хотя рядом с ними ничего такого плохого не случалось.
Со временем история утихла, люди успокоились. А художника стали замечать то тут, то там в Городе Мёртвых.
А странность в том, что никогда он не становился одним из нас. Здесь нет ни имени его, ни креста, ни его самого. Тень, одна лишь тень, никогда не приближается, и все держатся от него подальше. Не живой. Не мёртвый.
…Я снова вгляделась вдаль. На гребне холма никого не было. Когда успел исчезнуть?.. Мы ведь разговаривали, глядя на него…
Ох, где ещё будет так захватывать дух?.. Уж точно не в сонном дневном Гроссен-Идене…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Любимая игра Катрины - "расскажи секрет" - для меня оказалась чем-то вроде исповеди, облегчающей душу.
Возможно, сатана долго над этим смеялся - исповедаться мёртвой девочке...
Рассказать кому и поселиться в психиатрической клинике?..
Нет, я воспринимаю всё происходящее в Городе Мёртвых с благодарностью - наконец в моей беспросветной жизни есть что-то, чего нет больше ни у кого, нечто восхитительное и невероятное. Я так дорожу этим, так боюсь спугнуть это волшебство, что не обмолвлюсь никому, никогда. Не подведу Катрину. Только если приедет ко мне Даутцен - о, пожалуйста, силы высшие, пусть она приедет... пусть она приедет... - я хотела бы, чтобы она разделила со мной эту историю. Хотела бы, чтобы она тоже увидела Их. Я знаю, ей можно доверять...
Днём я рассуждаю примерно так. А ночью, встречаясь с Катриной, я принимаю всё как есть. Девочка стала мне так близка... Как младшая сестрёнка. Да, что-то между нами, чего мне всегда нехватало в семье... Я только днём вспоминаю, что она призрак или что-то вроде того.
Сегодня я взволнована и мысли мои крутятся всё об одном... Я в отчаянии, время и пространство не помогли мне совладать с моими эмоциями... Мне приснилась Даутцен. Я проснулась вся в слезах. Во сне мои ощущения были такими яркими и отчётливыми, и в то же время я понимала, что просто сплю и вот-вот всё закончится пробуждением, и это было так обидно... Мы целовались... И это было прекрасно.
...Весь день я думала о Даутцен. Растревоженное сердце никак не желало успокаиваться. Я не видела её уже почти пять месяцев. Она так далеко, у неё своя жизнь, а я в ней где-то на периферии... Я так по ней скучаю... А расстояние между нами нисколько не охладило, а наоборот, всё обостряет мои чувства...
...И когда Катрина, устроившись рядом со мной на древней скамье в часовне, снова лукаво предложила: "Расскажи секрет?.." я поняла, что готова поведать ей всё.
Ни одному человеку... Только ей. Она не выдаст меня, и не полезет грязными пальцами в душу. Она именно то, что мне нужно.
- В Берлине у меня осталась подруга. Мы знакомы уже пять лет. Я люблю её... Не так, как это обычно бывает с друзьями... Она притягивает моё сердце, как магнит. Мне почти ни с кем не было так хорошо, как рядом с ней...
- Она знает об этом?
- Думаю, нет. Пока я жила в городе, я не осознавала... Только потом начала понимать, уже здесь. Да и то призналась самой себе не сразу... А теперь, стоит о ней подумать, внутри только тоска и страсть... Нет, я не скажу ей ничего. Но мне так нужно с ней встретиться...
- Как вы познакомились?
- У нас были общие друзья. Сложилась одна компания. Даутцен старше меня на два года, но никто об этом не вспоминает. Она настоящая готическая принцесса, несмотря на очень светлые волосы... У неё большие голубые глаза, изящные черты лица, хрупкая фигура... Все мальчики без ума от неё, но всё это никак не портит её характер. Она не задаётся. Она очень решительна и в то же время романтична. Она спасла мне жизнь...
...В памяти сами собой, будто кинофильм, всплывают эпизоды прошлой весны...
Моё счастье растворилось в воздухе, как дым; я рассталась с любимым человеком, потеряла многих друзей, и почти в то же время умерла моя любимая кошка, которая была мне роднее всех членов семьи. Я чувствовала себя никому не нужной, очень тосковала и каждый день убеждалась, что мир прекрасно без меня обойдётся. Жизнь была мне как пытка, а никто этого не замечал. И однажды я взяла в руки нож для резки бумаги...
Боли я сперва никакой не почувствовала. Просто когда из раны хлынула кровь - я никогда прежде настолько не травмировалась, чтоб видеть такое - я очень испугалась.
Страх накрыл с головой, страх, что я всё сделала неправильно и упустила какой-то свой шанс... Помощи ждать было неоткуда, но я сообразила позвонить Даутцен.
Она примчалась невероятно быстро. Любой другой на её месте зашёлся бы в крике, отругал бы меня нещадно, устроил бы истерику... А она, найдя меня сидящей в луже крови и безуспешно зажимающей рану, бросилась ко мне, обнимая со словами: "Маленькая моя! Держись, всё будет хорошо... Всё будет хорошо..."
Перемотав мне руку бинтом, она быстро вытерла с пола кровь, чтобы мама ничего не заметила, отвезла меня на такси в больницу, сидела рядом, пока мне накладывали швы, защищала меня перед вовсю ругавшим меня врачом, мол, я была крайне расстроена и не понимала, что творю...
Я молчала. Не то чтобы была в шоке - ясно ведь уже, что опасности больше нет, а что дура, так это я и раньше знала... Просто мне было ужасно стыдно. Если б только можно было избежать больницы...
Поначалу стыдно было за свой поступок - глупая бессмысленная выходка, детская по сути обида, на пустом месте... А потом стыдно было перед всеми за то, что струсила, не смогла. Вот если б у меня получилось свести всё к логическому концу, мне бы не пришлось смотреть в глаза этим врачам, Даутцен... Ничего не исправила, легче не стало, чувствовала себя полной неудачницей. Стыд был всеобъемлющим чувством в то время...
Я никому никогда не рассказывала об этой истории, хотя не всё зависело от меня... И всё же почти никто не знает о шраме, который всегда спрятан за широким чёрным браслетом. Даутцен тоже молчит об этом.
В тот день она из больницы привезла меня к себе домой, мы позвонили моей матери, сказать, что я ночую у подруги, потом мы лежали в её кровати, она меня обнимала и говорила: " Малышка, не надо, не торопись туда... Всему своё время, не нарушай ход вселенских часов, это будет так нехорошо... Я тебе обещаю, скоро всё наладится, ты найдёшь нечто, ради чего стоит жить, всё будет прекрасно..." Я молча плакала, но всё понимала. Наверное, тогда Даутцен и стала для меня больше, чем другом...
Её обещание оказалось не пустыми словами. Всё наладилось... Конечно, я осталась такой же депрессивной и замороченной, но вместе нам удавалось действительно хорошо проводить время. Кстати, тогда же она повела меня на выступление "CB", где для меня открылась новая страница жизни - в ней значительное место было отведено Чёрной Чайке, Люми...
- ...Но это уже совсем другая история...
Как-то незаметно для себя самой я рассказала всё это Катрине, моей благодарной слушательнице. Удивительно. Полегчало.
- Ты рассказала мне больше, чем один секрет, - улыбнулась девочка. - Ты такая расточительная... Ладно, тогда с меня тоже два секрета.
Игра продолжается, раз за разом...
- Эми, ты мне тоже очень нравишься. Ты такая хорошенькая, будто куколка. Белое личико, чёрные локоны, и глазки так красиво нарисованы, и эти ноготочки в чёрной краске, и эти твои наряды... Я тебя люблю как новую куклу. Если б ты только не взрослела... Нам бы долго не наскучило быть вместе... Но я думаю, что тебе нужна твоя Даутцен. Думаю, ей ты тоже нравишься. Почему она не приедет к тебе?..
Какой болезненный вопрос...
- Не знаю, Кэтцхен... Не знаю, почему она ко мне не едет...
@темы: Моя графомания